Простить(,) нельзя(,) взыскать. Жизненно важные правила пунктуации
Те, кто вырос на советских мультфильмах, прекрасно помнят незадачливого школьника, попавшего в Страну невыученных уроков, его приключения и то, как его жизнь зависела от того, насколько силен он в пунктуации и сумеет ли правильно расставить знаки препинания - (,) - во фразе «Казнить нельзя помиловать». Но фраза эта и ее вариации появились далеко как не в советское время, но достоверной информации о первоисточнике не сохранилось.
Кто-то истоки фразы видит в резолюции российского императора Александра III, ответившего на просьбу о помиловании: «Помиловать нельзя. Сослать в Сибирь», тогда как сердобольная императрица Мария Федоровна переставила точку, изменив судьбу каторжанина. Другие источники придерживаются легенды об английской королеве Изабелле, написавшей тюремщику ее мужа короля Эдуарда II, убитому в 1327 г.: «Эдуарда убить(,) не смейте(,) выказывать страх».
Среди юристов распространено мнение, что этот пример амфиболии восходит к древнеримскому праву и практике разбирательств в судах, которая напоминала тем, кто принимает решение, что в некоторых ситуациях целесообразнее выбирать милосердие и принятие, а не жестокость и наказание.
С налогами, на первый взгляд, все однозначно. Если недоимка, по которой срок исковой давности не истек, имеет место, то она будет взыскана, и от переставления запятой ничего не зависит. Испокон веков отношения между налогоплательщиков и государством строятся по принципу, изложенному баснописцем Иваном Андреевичем Крыловым в басне «Волк и ягненок», сюжет которой он заимствовал у Лафонтена:
«Ах, я чем виноват?» — «Молчи! устал я слушать,
Досуг мне разбирать вины твои, щенок!
Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». —
Сказал и в темный лес Ягненка поволок.
Как Лафонтен, так и Крылов не были сильны ни в налоговом праве, ни в практике налоговых отношений, но удивительно точно описали извечную логику взаимоотношений государства и налогоплательщиков.
В России после проведения крестьянской реформы произошли ощутимые изменения и в налоговой системе страны, например, было введено налогообложение земли, домовый налога, земские налоги и сборы. В 1863 г. винные откупа заменили акцизными сборами со спиртных напитков («винный акциз»). Население уплачивало также еще ряд косвенных налогов (акцизов) и сборов. Но тем не менее самым многочисленным и при этом основным податным сословием оставалось крестьянство, на которое падала тяжесть подушного налога.
Сбор недоимок. Василий Пукирев, 1875 г.
Музей Политической истории России, Санкт — Петербург.
Прямые налоги разверстывались на надельную землю. Интересно, что чем меньший надел имел крестьянин, тем большая сумма налогов и сборов приходилась на десятину земли. Современники отмечали такой порядок как явную несправедливость, происходившую оттого, что при определении оброка и затем при капитализации его для выкупа, первая десятина, на которой располагались усадьба и огород, ценилась дороже, чем остальные. С таким высоким налогообложением жители села справлялись с трудом, и недоимки неуклонно росли.
Но тем не менее история хоть и скупо, но все же преподносит нам сюжеты, в которых запятая во фразе, вынесенной в заголовок, перенесена таким образом, что оставляет надежду на то, что ягненок не виновен в том, что волк голоден.
В Древнем Египте налоговые чиновники фараона - писцы, рассчитывающие налог на урожай, - не всегда были жестокосердны. Фараоны наделяли писцов очень широкими полномочиями. Их наставляли, что чиновник великого фараона должен проявлять снисхождение к бедным и беззащитным людям. Поэтому в одном из древних текстов говорится: «Если бедный крестьянин имеет задолженность по налогам, прости ему две трети». Другой текст призывает чиновников «ободрять всех и приводить в хорошее настроение» и предписывает, что «если кто-то сильно страдает от гнета налогов либо дошел до крайнего положения, такого не следует подвергать проверке».
Такая политика прощения налогов в трудные времена была достаточно распространенным явлением, и первоначально обозначалась греческим словом «philanthropa» (добрые, гуманные поступки), от которого и происходит современное слово «филантропия».
В поисках более близких нам по времени примеров, я была близка к отчаянию, но на память пришла «Роза для Эмили» Уильяма Фолкнера, где совсем вскользь упоминается о том, что мисс Эмили была освобождена от обязанности платить налоги: «...у города (речь идет о г. Джефферсон) имелось перед ней обязательство... мэр, полковник Сарторис ... навечно освободил мисс Эмили от обязанности платить налоги с момента смерти ее отца. Этот указ не был милостыней, ее бы мисс Эмили просто не приняла. Полковник Сарторис изобрел целую, весьма запутанную историю, по которой выходило, что в свое время отец мисс Эмили ссудил городу некоторую сумму и что городу, дескать, было бы выгоднее вернуть долг подобным образом. Лишь человек такого склада ума, как полковник Сарторис, и его поколения мог бы додуматься до этого, и лишь женщина могла этому поверить».
У новых городских властей с более современными идеями и менее романтичными взглядами подобное положение дел стало вызывать легкое недоумение и недовольство. Абсолютно естественно, что представители новой городской власти попытались восстановить налоговый статус кво, отправляя налоговые уведомления и предписания мисс Эмили. Но она была непреклонна, уверяя, что «вДжефферсоне для меня не существует налогов. Мне объяснил это полковник Сарторис. Поройтесь в городских записях, и вы, возможно, удовлетворитесь».
Было бы небезынтересно исследовать этот сюжет с точки зрения налогового администрирования, но это совсем уже другая история.
Подводя итог, можно сказать, что читателя не может не восхищать подобная уверенность героини литературного произведения в том, что налоговая обязанность на нее не распространяется. Но прецедента этот сюжет не создает и вряд ли может быть исполнен на бис в реальных условиях.
Надежда Башкирова