«Русский мытарь» сообщает: Из лучших побуждений

– Швейк, вы скотина!

– Так точно, господин поручик!

– Вы идиот!

– Так точно, господин поручик! Осмелюсь доложить…

– Молчать, скотина! Вы знаете, Швейк, что значит «идиот»?

– Так точно, господин поручик! Если господину поручику угодно будет послушать, я расскажу один случай…
Поручик заскрежетал зубами и потянулся за пистолетом.

– …был у нас в Будейовицах один пекарь, звали его не то Мнишек, не то Збышек – в общем, держал он породистую сучку шпица…
Давайте узнаем, что предшествовало столь бурной беседе Швейка с поручиком Лукашем.

***

– Скажите, Швейк, – после обеда поручик пребывал явно в хорошем расположении духа, – вам доводилось составлять налоговые декларации?

– Никак нет, господин поручик. Помнится, один мой знакомый с Вржечковой улицы…

– Только не это, Швейк. Довольно ваших дурацких историй.
Швейк добрыми глазами смотрел на своего господина. Поручик вернулся к теме декларирования доходов офицерского состава на благо мира и прогресса, завершив свою речь словами:

– Вот что. С этой работой справится всякий. Но я слышал, что господа с Набережной берут за эту работу по триста крон. Не вижу, почему бы вам, как моему денщику, не сделать это, так сказать, по должности.

– Не извольте беспокоиться, господин поручик. Сделаем в лучшем виде. Можете забыть о ваших налогах.

– Благодарю вас, Швейк. Что-то в этом роде я и ожидал услышать.

Поручик Лукаш ушел, а Швейк приступил к изготовлению его налоговой декларации. Дело это было ему в новинку, но, с помощью девиза «Не Отступать», такой-то матери и записной книжечки поручика Швейк рассчитывал выполнить задание с честью.

Дело в том, что поручик весьма педантично вел учет своих доходов и расходов, для каковой цели и держал упомянутую книжечку в кожаном переплете. Там он аккуратно записывал поступление жалования, а на противоположной стороне каждой страницы – расходы, преимущественно амурного содержания. «Уплачено за букет для пани Вредниковой 30 крон», «4 кроны швейцару на чай, вруч.» и т. п.

Швейк рассудил, что ему не составит особого труда отчитаться о доходах поручика. Что же до имущества, то, на счастье своего денщика, его клиент не располагал никакими активами, которые могли бы заинтересовать налоговое управление.
 Но, как говорится, путь в ад начинается с первого шага. Препятствие, выросшее перед Швейком, поначалу не показалось ему столь уж непреодолимым.

Швейк не знал ставку налога.

«Помнится, как-то занесло меня на проповедь в католическую церковь в Брышковцах, – размышлял он, – и тамошний клирик вещал про десятую долю. Но если всемогущий Господь довольствуется десятой долей, то сколь меньше должна быть доля кайзера? Ведь Господу приходится содержать на свои средства весь сонм грешных и праведных, а не какой-нибудь Панкрац».

Это рассуждение показалось Швейку убедительным, и он уже практически приготовился рассчитать налог из 1% от скромного поручикова жалованья, как вдруг остановился.

«Нет, господа из налогового управления, чего доброго, обидятся. Помнится, жил у нас мельник. И когда его арестовывали за оскорбление величества, то речь шла о таком пустяке, как высказывание «c**** налоги». И мельник, когда его отправляли в Панкрац, кричал, вырывался и клеймил кровавый режим. В итоге никто не понял, за что ему дали пожизненное, за налоги или за кайзера. И спросить не у кого – судью хватил апоплексический удар прямо в день вынесения приговора. Можно бы спросить у мельника, да вот незадача: говорят, жена прислала ему на день рожденья новые подтяжки с передачкой, а тот возьми на них и удавись. Тайна, покрытая мраком».

«Конечно, отдавать в казну 100% жалованья не приходится, – продолжал свои изыскания Швейк, – поручик может пожелать заплатить церковную десятину, вернувшись в лоно церкви, католической, протестантской, да хоть православной, по своему выбору. Ведь не прикажете же вы жертвовать человеку спасением своей души из-за каких-то там налогов. Итак, десять процентов оставляем. Дальше. Из книжечки неопровержимо следует, что свое жалование поручик издержал самым благопристойным образом, как подобает офицеру: на дам, а оставшееся продул в карты-с. Неужели ради каких-то там налогов истинный солдат своего Императора должен жертвовать символами своего патриотизма, подрывать традиции и рисковать неуплатой долга чести?»

Это было решительно невозможно.

И тут взгляд Швейка упал на номер утреннего выпуска «Пражской Весны», на ее последнюю полосу, где среди прочих объявлений значилось: «Составление налоговых деклараций по знакам Зодиака. Коррекция кармы. Не НДС».
«Снесу-ка я книжечку поручика господам из газеты. Уж они-то люди ученые, разберутся и сами передадут все куда следует».

Вдохновленный внезапно обретенным выходом из затруднения, Швейк бодро зашагал по адресу редакции.

***

Будучи в душе традиционалистом, ренегатом и человеком твердых привычек, Швейк, хотя и не отклонялся от взятого им курса, но и не пропускал попутных пивных. Поэтому, когда он подошел к двери редакции, все уже давно разошлись.

Подергав дверь, Швейк оглянулся по сторонам и тихонько положил завернутую в газету книжку Лукаша под порог.

– До чего мы дошли, – сокрушался он после, отмечая с сапером Водичкой избавление от обязанностей налогового поверенного, – честный человек должен подкидывать документы, как загулявшая барышня незаконного младенчика. Зато теперь я велел господину поручику не волноваться. Все будет в лучшем виде, я все устроил, не без помощи влиятельных людей. Так ему и сказал!

Возвращаясь на квартиру поручика, его денщик размышлял о превратностях судьбы. Это было весьма кстати: катастрофа обрушилась на Швейка, едва он открыл дверь.

***

Поручик Лукаш, как вы помните, отличался живостью ума и даже некоторым человеколюбием. Но это мало помогает, когда открываешь газету и видишь полосу, где твое имя красуется в статье под заголовком: «Альфонс и прожигатель жизни. Поручик Лукаш как подлинное лицо разложения».

Далее следовала весьма обстоятельная обличительная заметка, полная цифр и фактов, взятых из записной книжки поручика. Заканчивалась она так: «Этот гнойный нарыв на здоровом теле нашей армии еще долго бы оставался не вскрытым, если бы не скромные патриоты, не побоявшиеся сделать похождения некоего Лукаша достоянием гласности».
Скромный патриот, моргая и вытянувшись в струнку, с обожанием смотрел на поручика Лукаша.