Русский мытарь: Бюджет в муравейнике

 

Времена меняются. Вы, наверное, еще помните моду на всяческую китайскую экзотику: зеленый чай, Книгу перемен, разные таинственные талисманы и фэн-шуй? Вот тогда-то эта история и началась. А сейчас она, будем надеяться, заканчивается.

Я смотрю на этикетку: «Наружное. Средневековый китайский мудрец Гун И1 в поисках снадобья, позволяющего поддерживать бодрость духа во время медитаций, открыл данное средство, позволяющее духовно совершенному человеку понимать язык птиц, зверей и насекомых».

 

 

Я зашел к главному просто поболтать. Он был как-то подозрительно весел. А поводов для веселья нету. Рекламодатель вымер, номера идут на туалетной бумаге. Издатель послезавтра из запоя возвращается, за долги в суд подавать поскачет. А тут еще Алик! Знаем-знаем... Хороший газетчик – профессия, связанная с риском. Но не в журнале для бухгалтера, черт возьми? И хорошим он не был.

Вот с  Алика главред и начал:
– Почему гробанулся Алик, как по-твоему?
– Обычно... По-пьяни под машину попал.
– Это детали. Подробности помнишь?
И вот тут я вспомнил подробности. Человек пьет, никого не трогает. Выходит за добавкой. Его сбивает машина. Машина небольшая, скорость минимальная, а человека нет! Буквально нет – мокрое место и все тут. Водитель не просто оправдан – им почему-то вообще не интересуются.
– Темное дело, – отвечаю.
– Сопоставь факты.
Сопоставляю, смотрю на главреда собачьими глазами – идей нет.
– Вот я сбил муху. Что мне за это будет?
– Карму испортишь.
Главред поморщился.
– Алик был такой мухой. Точнее, муравьем. Теперь твоя очередь.
Мне почему-то главные редакторы бухгалтерских журналов кажутся наиболее опасными, когда они вот так вот бредят.
– Это что? Штаты сокращаете без выходного пособия?
– Все в порядке. На этот раз риска никакого, я все продумал. В городе нельзя, а в лесу – в самый раз.
Такая хорошая работа была…
Продолжает:
– Мне живой муравей нужен, понимаешь?..
Нелегко, думаю, понять человека, а когда он завелся – тем более.

Туннель

Мы все делаем очень медленно.
Забавно, что люди описывают нашу работу словом «суетиться».  Если бы они знали, как мучительно тянется время, когда расползаешься со встречным, который тупо прет по твоему коридору. Вот очередной: стал, раскорячился. Ладно, спим, день прошел.
– Кто ты, как твое имя, номер маршрута, наименование груза, кем дано задание?
Голова раскалывается, как всегда, когда здоровый сон прерывают эти кретины-полицейские. Делать нечего, докладываю по всей форме:
– Гун И по имени Гун И, маршрут произвольный, попутный груз – древесина сосновая, задание получено от главного редактора журнала «Налоговый Терапевт»…

Вижу, можно не продолжать – служивый задремал в самом начале ритуала. Встречный куда-то свалил. И то верно: меньше суетишься – быстрее получается.

Задание теперь не выходит из головы. Это он верно спросил, про задание. Задание. Что такое задание? Ладно, пока – древесина сосновая, а там – поживем, увидим.

Заползаю в четырнадцатый ярус, отдаю груз строителям. Церемония приемки проходит успешно, можно и поспать. Грохот ужасный: работяги сталкиваются панцирями, матерятся и, конечно, упускают материал вниз по насыпи. Уползают вниз по наружной стене всем кагалом.

Проснувшись, я вспоминаю, что должен сделать репортаж о местной налоговой системе. Легко сказать – репортаж! Не учли мы с главным одной штуки – чужие-то здесь не ходят, а полицейских полно. Начнешь спрашивать – заметут за милую душу. Оттащат на Хитинку, сдадут в утиль. За размышлениями снова день прошел, можно и поспать.

Работяги вернулись, за ними притащился полицейский. Мой груз они мне принесли снизу и  вернули: не подошел. Теперь моя задача – тащить груз обратно вниз, к Периферии-130, оттуда – в лес, где взял.

Год заканчивается, и на выходе в лес уже темно, как внутри муравейника. Конец Года жизни – горячая пора. Перед началом Года оцепенения каждый должен вернуться домой, в коллектив. Не успел – считай, покойник. Как на грех, мой день снова закончился, лапки вырубились, и в сознании пошли научно-популярные сны.

Я проснулся в последний момент и давай скачками на свою Периферию-130. В трясучке прошел церемонию вхождения в муравейник и приткнулся в сторонке. Помятый рабочий в ржавом панцире, скрипя изношенными сочленениями, подполз с каплей жидкости в жвалах. С ним был еще один, с чем-то съестным.

– Буш?
– Буш.
Все же капля – это капля, особенно на троих да после трудового года.

Как понять?

 

Так и представляю теперь себе эту картину. Стоит главный, перед ним –  муравьиная куча. Твари мелкие копошатся, мечутся, таскают всякую всячину. Им-то он и не главный вовсе, а так – неизвестный истукан; на пробу разок-другой, может быть, и цапнули.

– Как понять, который из них?

Смотрит на суету, и в голове у самого все мешаться начинает.

– Поймать одного, обработать, расспросить. Эврика!

 

Местное телевидение

 

– А ржавь от чего? От тлевки?

– Дурак. От тлевки гемолимфа шустрей бегает. Вся ржавь от шкуродера. Сначала блеск и красота, а потом плесень панцирь подъедает.

– На стодесятой от шкуродера не вылазят, фраерами ходят. А кто концы отдаст, на Хитинку притащат – тля! Одна ржавь, в утиль сдать нечего.

Мои собеседники дружно сплюнули сквозь жвала. Стодесятая периферия – западная, работают там выскочки, фраера.
От натрудившихся за год рабочих муравьев пахло – не знаю, как это описать... Они используют особое выражение, которое на человеческий язык я бы перевел как «запах родины, внушающий доверие окружающим». Смесь жженого сцепления, соляной кислоты и нагретой электропроводки. Вот как пахнет честный труженик муравейника.

Я вспомнил, что во сне тупо смотрю один и тот же научно-популярный ролик  «Приглашаем в муравейник», и решил прояснить этот вопрос. Реакция была неожиданно горячей.

– Чудило-муравьило, семь яиц в брюхо, а подстройка тебе на что?
– Че, подстройка есть?
– Гляди, вот чудак. Гун И! Смотри, Гун И без подстройки! Вот тля заморская!
– А мы ему сейчас ввалим – мигом, тля, подстроится!

Братья-алкоголики гнались за мной недолго. Сказывался конец года – бодрость не та. Я же летел как на крыльях: теперь слить задание мог бы только совершенный, совершеннейший лох.

Итак, внимание, господа натуралисты! Оказывается, во время Оцепенения, как и во время обычных коротких снов в течение муравьиного года, идет трансляция познавательных снов о жизни муравейника, о его успехах и достижениях. Каждый Гун И, простой рабочий муравей, может не просто видеть трансляцию. Он способен «подстраивать» ганглий, мозги свои муравьиные, как если бы переключал каналы в телевизоре. Обнаружив в себе возможность «подстройки», я был приятно удивлен информационной насыщенностью местного вещания.

При некоторой сноровке принимать программы можно даже во время движения. Контраст между помятыми, ржавыми муравьями и светлым будущим муравейника помогает бодрее ползти по темным извилистым туннелям.

Местная идеология увлекала. «Гун И! Тяжким трудом ты выращиваешь принцев и принцесс твоего муравейника. На трепещущих крыльях они разлетятся по миру, основав тысячи новых прекрасных куч. И каждое из их великих творений станет памятником тебе, Гун И, и твоему труду».

Все же редактора надо уважать. Если у них есть телевещание и выпивка, значит, остальные издержки цивилизации тоже должны наличествовать. Все просто. На досуге настроимся на местную образовательную программу, и узнаем все о здешней налоговой системе. На радость главному.

 

 

Мы с Гун И выпили по три капли тлевки и ржали так, что слышно было до тридцатого яруса. Это сейчас ему смешно. А вернулся когда – скрипел и трясся, бедолага.
Вышло же так.

 Перед Годом оцепенения этот Гун И решил сползать еще один рейс. Все шло нормально, взял он хороший кусок кварца и таранит его к въездному посту. Смотрит, полицаи бегают возбужденные, на дыбы встают, жвала разинули. И тут его хвать – и поднимает неведомая сила куда-то в небеса.
– Кусаю, кусаю, кислота на исходе, жвалы сводит! Думаю, не зря наши говорили: «На человека нарвался – досрочно скончался!»
Ржем. Тлевка забористая.
– Пускают меня и дрянью сбрызгивают. Тля буду, мужики, становлюсь я вроде личинки – белый с ручками и с головой не дружу. Но – с человека размером.
– А дальше че?
– Спрашивает вроде как наш полицейский: кто я, да откуда, род занятий, то-се… Доложил по форме.
– А тот?
– Человек-то? Так человек и есть – поди, жди хорошего! Докопался про какие-то налоги, дебет, кредит ему подай. Я говорю, у нас муравейник, тля, люди живут, светлое будущее строят, ни дебета нет, ни кредита, а одно только, ядрена вошь, положительное сальдо.
– Во дает!
– Так ить! Я же из интеллигентных.
Ржем.
– Облили меня снова дрянью. Становлюсь я вроде как был, и только смотрю, с неба – …!
– Ну!?
– Точно говорю. Чуть не убил. Говорю же – человек. Я сюда. Полицаи рыла воротят: запах не тот. На силу отбрехался, у кума, говорю, гулял,  у него тля на конопле сидит. С собой нычка была, отдал – пьют, думают, тлевка конопляная. Проскочил.

Так-так, думаю. Это главред наш попробовал языка взять, от меня информации не дожидаясь.
Тут дошло: он же меня найти не может! Нас тут в куче немного, максимум – миллион. Проверяя, скажем, по муравью в минуту – через два года  меня найдут. Если спать не будут… Скорее, лет через шесть. Тля, здесь столько не живут.
«Я в муравьи ушел и не вернулся, не жди ты меня, маменька, назад!»

А как уже проверенных отличишь? Так вот зачем он работягу убить хотел – не живодерства ради, а чтобы двойного счета избежать!
Теперь разберемся спокойно, без паники. Если в толпе вести себя неадекватно, главред своего брата по разуму опознает сразу. Гы! Значит, пустяки, вернемся как-нибудь. Теперь задание. Что у нас там по телеку?

Муравьиная правда

Ну и везет мне с этим заданием! Хоть смейся, хоть плачь!
И дернул же черт.
Мог бы догадаться. Литературу почитать.
Только факты.

Настал Год оцепенения, в человеческом мире «ночь» называется. Мы все, значит, вырубаемся теперь не на 15-20 секунд поспать, а на весь этот год. Напомню, что сон здесь совпадает с просмотром телевизора, – такая уж цивилизация.
Вся ночь впереди – и порнушку посмотрю, и про налоги разузнаю.

С порнушки-то облом и начался. У муравьев секса нет. Вернее, у рабочих нет, а принцы с принцессами – это, считай, другой мир, простому Гун И нельзя даже их телеканалы посмотреть, мозги не так настроены. 

Тут я начал слегка догадываться, что с налогами тоже будет не без нюансов. 
Начну издалека, иначе их систему не догонишь. Когда-то, в далеком прошлом, просветленные муравьиные предки навсегда преодолели дуализм объекта и субъекта, муравейника и муравья. Здесь выражают это формулой «Душка и Тушка» – перевод буквальный.

Душка, то есть сознание, интеллект отдельного Гун И, считается частью общего интеллекта муравейника. Поэтому их всех зовут Гун И. Муравьи не персонифицируются, для них обезличка – дело принципа. Тут болтают даже, что «под стафилином»2 муравей может наблюдать, как его интеллект используется муравейником для распределенной обработки секретных данных.

Тело любого Гун И как материальный объект является неотъемлемой частью муравейника, оно пронумеровано и поставлено на баланс. Результаты труда Гун И принадлежат муравейнику, взамен он получает все необходимое для поддержания жизнедеятельности.

Когда муравей умирает, считается, что его душка растворяется в общем сознании кучи. Так это или не так – пока, к счастью, не знаю. А тушку оттаскивают на так называемую Хитинку, фабрику переработки, и отправляют в комбикорм для муравьиных личинок.

Муравьи не воспринимают наличие экономических отношений, будь то отношения обмена или распределения – примерно так же, как человеку не приходит в голову считать обмен веществ в организме товарообменом.

Конечно, за коллективистской риторикой здесь скрывается некая разновидность рабовладения. Но это рабовладение, освященное тысячелетней традицией.  Настолько совершенное, что его эффективности не препятствует даже неразвитость товарно-денежных отношений. Вон какую кучу навалили! И все счастливы. Рабовладение с человеческим лицом.
Но налоги им не нужны и в обозримом будущем не потребуются.

Как с этим всем к главному идти?

«Я хочу, чтобы наши читатели переняли передовой опыт, который может быть полезен, в особенности, для крупных корпораций». Хорошее начало, да? «Почему всем вам лучше стать муравьями?»

Идти надо. Дохнут здесь быстро, по нашим меркам. Перспектива скоропостижно слиться с общим сознанием муравейника кажется мне пугающей.

Это, кстати, свойственно всем Гун И.

 

 

Свободная профессия, говорите? Не в этот раз.
Выпустил меня главный из коробка, я по столу мечусь, самому противно. Скользко, лапки сбиваются.
– А если не тот? – слышу.
Вот же картезианец хренов! Сомневается он!
– Ладно, если не тот – превращу назад в муравья. И тапком, от греха. Нечего давать утечки в соседнюю цивилизацию.
И это наш главный! Гуманист, человек с высшим экономическим образованием, владелец спаниеля и сеттера!
Превратил, узнал, обнимает.
– Ну как там, – говорит, – в муравейнике налоги?
– У нас,  – говорю,  – муравейник, люди живут, светлое будущее строят, ни дебета нет, ни кредита, а одно только, ядрена вошь, положительное сальдо!
Флакон с дрянью схватил и ходу! В метро. Там, в туннеле, задремал и успокоился. Не достанет главный в метро тапком-то!

Эпилог

Я начинал свой рассказ, когда эта история заканчивалась. И в самом деле, мне нечего больше рассказать о том, что было.
На зиму мы загнали тлей глубоко под землю, они требуют много ухода, и все мое время сейчас уходит на них. Во сне я по-прежнему смотрю телевизор.

 

Гун И¹

 

¹ Гун И – рабочий муравей (кит.)
² Обычно муравьи потребляют падь, особые экскременты тлей. В нашем муравейнике падь звали тлевкой. Это выпивка и закуска в одном флаконе, аналог крепкого пива. Настоящая выпивка – выделения стафилиновых жуков, вызывающие у муравьев различные галлюцинации. Достать стафилин можно только в таких крупных муравейниках, как наш. В мелких кучах все на виду, там с этим строго. В человеческом мире эквивалентом выступает даже не водка, а наркотики.